— А ты сама как справлялась со своими мыслями? — Тайра усмехнулась и, зажмурившись, подставила лицо речному ветерку. Светлые волосы тут же прыгнули вверх, образовав светящийся ореол вокруг головы.
— Я, милый, подала рапорт о переводе в не-боевую часть после того, как меня начали одолевать сомнения. С тех пор я и довольствуюсь местом сержанта — хотя можно было бы пройти перекомиссию и вернуться в ряды ГГВ.
— Давно это с тобой случилось? — Молчаливый кивок.
— Тренировка, во время которой мы столкнулись с такими же вот добродушными поселенцами и рейд в Московию были только началом. После того, как меня разжаловали в сержанты, нас, выпускников колледжа, направили на восток, для усиления подразделений пограничных войск, сдерживающих приток мигрантов… Переселенцы из Китая, скажу я тебе — вещь еще та. Они до сих пор ползут через границы, возводят поселки — но тогда они походили на муравьев, навалившихся на божью коровку. Говорят, ежегодно через границу переходило до четверти миллиона жителей Поднебесной. Половина из них натыкалась на замаскированные огневые точки, и гибла на рубеже. Остальных нам предстояло вылавливать в приморской тайге.
Условия там были куда хуже, чем здесь. Переправы через холодные реки, мошкара, из-за которой было невозможно поднять забрало шлема, сырые спальники вместо постелей… Но главное — не всегда отряды ГГВ и спецназа ФМС оказывались в выгодном положении — переселенцев часто сопровождали китайские солдаты — конечно, переодетые в гражданскую одежду, но вооруженные старыми автоматами или самозарядными карабинами. Хотя, несмотря на это, мне нравилась воевать в тайге — там было проще считать, что мы выполняем дело, которое пойдет на пользу нашим согражданам.
Интересны были и рейды на чужую территорию — когда мы обходили группу переселенцев и гнали их вперед, к нашей территории, точнее прямо на засаду пограничников. Порой приходилось подолгу мотаться вдоль границы, разрушая наведенные переправы, минируя помеченные их лазутчиками тропы, выслеживать самих лазутчиков.
Веселье мое закончилось, когда в нашу группу вместе с пополнением прибыл боец, с которым мы были в рейде на территории Московии. Мы поболтали с ним недолго — но этого оказалось достаточно, чтобы вспомнить ту деревню… На следующий день я поймала пулю — глупо, как резервист, высунулась из укрытия на полкорпуса. Правда, прежде, чем упасть, я изрешетила стрелка вместе с деревом, за которым он пытался спрятаться. Но на этом таежная часть моей жизни закончилась. В госпитале меня заштопали на совесть — даже нарастили пробитое легкое до нормального размера. Но думать я отучилась надолго.
— Может быть, мы что-то делаем не так? — Алексей сказал это чистой речной воде, не ожидая ответа от спутницы. Она и не стала ничего говорить — не потому, что разговор был на грани отступничества. Просто никто из них уже не представлял себе иного общества кроме того, в котором они жили.
— В нашей семье любили книги — не те флэш-накомители с текстом для КПК, которые ты выдавливаешь из уличного автомата, а настоящие, бумажные носители информации. У бабушки был целый шкаф с книгами ее молодости. В деревянном ящике хранились изъятые сейчас из гражданского оборота томики Баха, Куатье, Киплинга, Олдингтона… Знаешь, я часто брала некоторые из них и, уже спустя годы, не могла понять — почему наше общество отказалось от этих авторов…
— За всех не скажу, но, к примеру, участник Первой Мировой Олдингтон, по-моему, сделал все, чтобы унизить звание офицера и понятие гражданского долга. — Алексей чуть покраснел — этого ему знать не полагалось. Доступ к «либерастической», как ее называли, литературе получали служащие гуманитарных направлений лишь после получения майорской звездочки.
— Он никого не унижал. Он просто рассказал людям, что война — это гибель граждан великой страны, и она не может стать основой для ее величия. Какое оружие бы ни использовалось, его горячие жернова мелят всех без разбора — талантливых инженеров, которые, вместо чертежного стола, сидят за пультами управления ракетными установками, выдающихся спортсменов, которые ставят рекорды скорости, перебегая с автоматом наперевес через нейтральную полосу, навстречу врагу… — Тайра говорила тихо, глядя куда-то в сторону. Казалось, она вспоминает какой-то давний и неоконченный спор, и пытается доказать что-то даже не Алексею а тому, давешнему оппоненту.
— Какую книгу у тебя нашли? — Девушка вздрогнула. Соснов увидел ее глаза, в которых отражалось сегодняшнее, летнее небо и давняя скорбь из прошлого.
— Сборник рассказов «Раздумья на могиле немецкого солдата».
— Это где автор обращается к бывшему врагу «Прости меня, брат мой»? Хуже ничего не придумаешь… Так именно поэтому тебя не восстанавливают в звании?
— Я не жалею… Книгу увидели соседки по палате, в госпитале. А после того, как я получила взыскание, пришла весть о том, что мое подразделение пропало в тайге. Их нашли, конечно — по спутниковому маячку лейтенанта. Они лежали вместе, а вокруг — сотня тел «переселенцев» с винтовками. Очевидно, массовый прорыв — ребята даже не успели сообщить…
— Хочешь, будем работать вместе? Станешь моим постоянным оператором? — Предложение было неуместным, но почему-то Алексею захотелось это сказать.
— Это возможно? — Тайра, как показалась, с надеждой посмотрела на мужа.
— Да, если я скажу, что все материалы отсняты тобой. — Соснов с улыбкой притянул ее к себе. Но, чур, в следующий раз все сделаем по-честному: камеру — тебе, репортаж — мне.