Гардарика любовь моя - Страница 55

— С-с-сволочь… — Прошипел Соснов, неведомо к кому обращаясь, и уже нажав кнопку микрофона, рявкнул, — Дежурный по этажу, ко мне! — Бледный послушник не прибежал, прилетел на зов жреца. Юноша, несмотря на свое почтение, граничащее с обожанием, испуганно отпрянул, когда Вадим ткнул ему под нос кинжал. Испугал его однако, не клинок, а смесь выражение отвращения и страха, появившаяся на всегда бесстрастном лице жреца.

— Что это такое? Почему под моей дверью валяется ЭТО? — Монах задрожал, мысленно прикидывая, какое наказание получит он за свой проступок. Словно за соломинку, он ухватился за воспоминания о недавних событиях.

— Лейтенант… полковник… начальник… взял… шел… уронил…наверное. — Вадим с рыком бросил звякнувший клинок на пол. С рассеченной ладони сорвались капли крови — лезвие было очень острым, а он в ярости не рассчитал сил, сжимая его в руке.

— Да говори ты толком… трус! — Монах окончательно растерялся, глядя на жреца, размахивавшего окровавленной рукой. Лишь через несколько мгновений, он все же выдавил из себя, что кинжал у тела бывшего начальника, видимо, подобрал лейтенант Сергей Ярский — он давно заглядывался на него. Но без ножен носить его можно было разве что за голенищем, где полностью он не поместился. И, когда он, уже повышенный в звании, явился к Верховному жрецу, ненароком зацепил гардой за дверь выронил клинок… Ответ Вадима успокоил — он бы придумал такое объяснение и сам. Только над своей версией он бы подольше поломал голову. Тогда, возвращаясь в кабинет за кровоостанавливающей губкой, вспомнил бы, что дверь у него входит в стенную нишу, и зацепиться ни при входе, ни при выходе не за что…

Но суеверия жрец считал пережитком прошлого. Он предпочитал самостоятельно придумывать для людей приметы и молитвы, а не вспоминать известные еще с детства. Странное появление кинжала — как раз после зловещего сна, будь оно и происками потусторонних сил, не могло надолго задержать его. Наскоро обработав рану и заклеив ее остатками специального геля из баллончика, оставленного хирургом, Соснов отправился на вершину храма, готовиться к очередной церемонии чествования Солнца.

Правда, у выхода из подземной секции он замешкался — снова вспомнился зловещий сон и слова о женщинах. Стыдясь своего порыва, он развернулся и быстро прошел обратно по коридору. Три поворота, четыре пролета — и вот она, храмовая темница. Глубоко под землей, скрытие за несколькими дверьми, своей участи ждали пленники, избранные на роль жертв Солнцу. Были среди них не только преступники — чаще всего сомнительная честь погибнуть под ритуальным ножом предназначалась тем людям, которые чем-то сильно не угодили Храму. Соснов вспомнил, как несколько лет назад добился, чтобы здесь оказался один из послушников, чересчур рьяно добивавшийся поста жреца. В юноше Вадим без труда усмотрел будущего соперника и со спокойной душой объявил о воле Перуна — видеть блестящего ученика в своем царстве. Послушник воле бога, переданной через Верховного жреца, не поверил, но это было неважно — охранники с ним справились быстро, а после нескольких инъекций он даже радостно смеялся, лежа на алтаре.

Соснов-старший небрежно махнул рукой вставшему при его появлении среднему жрецу и двум дежурным послушникам и прошел во внутренний коридор. Темницей место называлось по традиции — проход, также как и одиночные камеры, был залит ярким светом. Вечером его ослабляли, но все равно, от избытка тьмы и холода заключенные не страдали. Вадим некоторое время постоял перед стальной дверью, за которой сидела бывшая горничная. Потом довольно улыбнулся и шагнул вперед. Стальная преграда послушно отъехала в сторону — Верховного жреца в этом комплексе слушались все замки. Соснову не требовалось, как прочим обитателям, прикладывать к сенсорам ключ-карту — двери предупредительно распахивались перед ним, благодаря вживленному в организм микрочипу.

Через полчаса он вышел из камеры, провел рукой по мантии. Прочная ткань не пострадала, и уберегла своего владельца от ногтей и зубов сопротивлявшейся полугражданки. Вадим кивнул закрывавшейся двери, из-за которой доносились всхлипывания.

— Скоро мы увидимся — на церемонии жертвоприношения. Перун еще никогда не обижался на меня за вольности с его невестами. Думаю, на этот раз все произойдет также. — Настроение Верховного жреца улучшилось. Он бодро взбежал по лестнице на самый верх пирамиды, не останавливаясь на пролетах.

Соснов обожал такие дни. Над головой пылал огненный шар — конечно же, это была искусная голограмма, стоять под куском плазмы он не согласился бы даже ради моментов триумфа. С высоты пирамиды открывался прекрасный вид на город — в ряды выстроились прекрасные жилые комплексы, суетливыми жучками бегают внизу автобусы, люди-муравьи стекаются со всех сторон, чтобы выказать свое почтении древней религии, возрожденной его собственными усилиями. Вадим стоял неподвижно, воздев руки к горящему шару. Внизу, на четырех стенах пирамиды, уже засветились громадные экраны, показывавшее всему городу его молитву.

Клубы дыма рванулись из стен храма — там были установлены гигантские курительницы и запах благовоний тяжелыми облаками лег на толпу у стен. Это стало своеобразным сигналом — Соснов начал произносить тяжелые слова мертвого языка. Раскатисто и гулко, усиленная динамиками прокатилась по площади речь жреца.

— Великий, тепло и свет дающий Перун в день прощания перед зимой взываю к тебе, чтобы порадовать тебя очередной жертвой, приготовленной нами… — Незаметный жест, и четверо жрецов вытаскивают на площадку упиравшуюся девушку в легкой накидке. Вадим медленно опустил руки, чтобы взять широкий жертвенный кинжал, на рукоятке которого было выгравировано изображение Солнца. Жрецы между тем ловко и быстро положили жертву на алтарь, закрепив конечности металлическими браслетами.